На обходе ему промолчали врачи: "Обречен". Он услышал молчанье, сказал: "Что вы, братцы, ей-Богу". Только пальцами дрогнул так, словно б он был обручен, Словно вросшее в пальцы кольцо отдирал понемногу. Ему будет сиделка до звезд мои сказки читать, Утирая роток, - как куриное крылышко гложет. И поскольку до ночи он к смерти привыкнуть не сможет, То к шагреневой жизни решит он с утра привыкать. В поселковой больнице с тоской на четыре окна, Только тайный свидетель увидит с обложки журнала, Как под сердце толкнет проржавевшую груду металла Проскользнувшая мимо уснувшей сиделки война. И когда понесут его утром на ту половину, Что рукою подать, а оттуда - и взглядом не сметь, Буду долго глядеть санитару в озябшую спину Я, не видевший жизни, а нынче увидевший смерть. Безмятежное тело таскало под сердцем беду. Волочилась война по пятам, как настырная сводня. Где убит ты, солдат? Ты, что умер на койке сегодня? Ты, что умер сейчас - все смешалось в том дальнем году. Где убит я, солдат? Я - что улицей долгой бегу? Я - что книги купил, я - что хлеб покупаю на сдачу? Я - что нынче курю, и кричу, и смеюсь и судачу, - Мол, к шагреневой жизни привыкнуть никак не могу. Я кольнувшее сердце холодной ладонью беру. От чего так недолго живем, так отчаянно, мама? Верно ль: что-то и мы прикрываем собой от металла? А иначе - зачем же умрем мы? Зачем я умру?