И была у Дон-Жуана шпага. И была у Дон-Жуана донна Анна. (М.Цветаева) И была у мальчика дудка на шее, а в кармане ложка, на цепочке кружка, И была у мальчика подружка на шее - Анька-хипушка. Мальчик жил-поживал, ничего не значил и подружку целовал, А когда уставал - Аньку с шеи снимал и на дудке фигачил. Дудка ныла, и Анька пела, то-то радости двум притырочкам ! В общем, тоже полезное дело - на дудке фигачить по дырочкам. А когда зима подступала под горло и когда снега подступали под шею, Обнимались крепко-крепко они до весны. И лежали тесно они, как в траншее, А вокруг было сплошное горе, полно войны... Война сочилась сквозь щели пластмассового репродуктора, Война, сияя стронцием, сползала с телеэкрана. Он звук войны убирал, но рот онемевшего диктора - Обезязычевший рот его - пугал, как свежая рана. И когда однажды вечером мальчик потянулся к Анне И уже встретились губы и задрожали тонко, Там - на телеэкране - в Ираке или Иране, Где-то на белом свете убили его ребенка. И на телеэкране собралась всемирная ассамблея, Но не было звука, и молча топтались они у стола. И диктор стучал в экран, от немоты свирепея, И все не мог достучаться с той стороны стекла. А мальчик весной проснулся. Проснулся рано-рано, Взял на цепочке кружку и побежал к воде, Он в кружку губами ткнулся, и было ему странно, Когда вода ключевая сбежала по бороде. А мальчик достал из кармана верную свою ложку И влез в цветок своей ложкой - всяким там пчелам назло, - Чтобы немножко позавтракать (немножко и понарошку), И было ему странно, когда по усам текло. Тогда нацепил он на шею непричесанную свою Анну, И было ему странно Анну почувствовать вновь. Тогда нацепил он на шею офигенную свою дудку, Но музыку продолжать было странно, как продолжать любовь. Он ткнулся губами в дудку, и рот раскрылся, как рана, Раскрылся, как свежая рана. И хлынула флейтой кровь.