Они убивают цветы и приносят любимым. И пьют - чтобы плакать, а чтоб веселиться едят. И вдох наполняют синильным сиреневым дымом. Они позабыли: есть мера - все мед и все яд. Они правят пир. Это траурный пир. После пира Они будут есть своих жирных раскормленных псов. Они позабыли: вот образ гармонии мира - Великий покой напряженных до звона весов. Они говорят: это смерть. Мол, такой и такой я... Они и не знали, наполнив всю жизнь суетой, Что счастье - гармония жизни - мгновенье покоя. А смерть - это вечность покоя и вечный покой. Они строят скалы и норы в камнях, а из трещин Сочится наваристый запах обильных борщей. Но тяжко глядеть мне на этих раскормленных женщин, И больно глядеть мне на этих оплывших детей. Я трудно живу в этом городе непостижимом, Пытаясь простить из последних младенческих сил - Они убивают цветы и приносят любимым, Когда б я друзьям убиенных друзей приносил. О, если бы к детским глазам мне доверили вещий И старческий ум ! Я бы смог примириться и жить, И клеить, и шить, и ковать всевозможные вещи, Чтоб вещи продать и опять эти вещи купить. Такое твоим мудрецам и не снилось, Гораций. Все что-то не эдак и, видимо, что-то не так... И вновь эти люди меняют состав декораций И в новых одеждах играют все тот же спектакль. И вновь забивают обновками норы - как поры. Здесь есть где лежать. Но здесь незачем быть. (Или - стать ?) На свалках за городом дымные смрадные горы - Здесь тлеют обноски обновок. Здесь нечем дышать. И горы обносок превысили горы природы. На вздыбленной чаше пизанскою грудой стоит Пизанское небо над нами. Пизанские воды. Пизанская жизнь... Утомительный вид... И эти забавы превысили меры и числа, И в эти забавы уходят все соки земли. Они не торопятся строить свои корабли, Поскольку забыли, что смысл - в соискании смысла. Что разум без разума в этой глуши одинок - Как я одинок без тебя, мой любезный Гораций, - Что нужно спешить - ах, нет, не спешить, а стараться, - Поскольку назначена встреча в назначенный срок...